Пикантность ситуации всё нарастало, а вино в жилах девушки никак не улетучивается. Мужчина, естественно, не ожидал, что юной даме придёт в голову раздеваться в ванне, и с каждой секундой у него в голове происходил очередной конфуз, будто неведомая сила била его дубиной по голове, а после мысли путались снова и снова. Нет, он согласен с мнением, блуждающим среди солдат - после боя нет ничего лучше, чем женщина, но ведь не любая женщина. Обесчестить молодую дочь Хостера Талли и лишить её шанса стать женой благородного человека - это жестоко, эгоистично и против всех обетов, которые когда-либо давал Хайтауэр. За всю свою жизнь он ни разу не нарушал клятвы, никогда не давал усомниться в своём благородстве ни себе, ни другим.
- За это меня могут казнить, - почти шёпотом проговорил мужчина в слух. Казни его может отец Лизы, казнить его может и король. В конце концов, это можно свести к политике и обвинить короля в намеренном очернении чести дома Талли, как мести за давние обиды. Может ли называть Герольд себя человеком короля, если он в буквальном смысле предаёт его, и ради чего? Ради похоти, сиюминутного наслаждения и, отчасти, тщеславия. Какому мужчине не будет усладой мысль, что он не полуразрушенная рухлядь, доживающая свои последние года перед "заслуженной" рыцарской пенсией?
Моральный барьер, огораживающий Герольда от прелюбодеяния фактически рухнул - вчера он считал Лизу ребёнком, девочкой, объятой фантазиями и увлеченной сказками о доблестных рыцарях на белых конях, спасающих благородных дам и убивающих злодеев. Весьма странно, что реальная картина не вышибла напрочь этот вымысел из её головы. Герольд предстал перед ней в истинном виде - с окровавленным клинком, строгим характером и покрытым каплями человеческой крови, всё ещё не смытыми с его сухой головы. Не были рыцари теми героями, какими юные девушки себе представляют, всё это вымысел и обман, созревший на турнирных полях. Достаточно однажды выйти в сверкающих доспехах, победить деревянной палкой и вручить горстку цветов - и ты сказочный принц, невероятно благородный и желанный. Если турнирный пройдоха может получить такой ярлык, сложно себе представить, какой навешивают на обладателя белого, как молоко, плаща, чьи обеты строже и без того строгих законов рыцарства. Лорд-Командующий, блюститель законов и носитель королевского достоинства, первый среди лучших, оказался смертным человеком, не обделенным пороками. Нужно быть отличным обманщиком, чтобы заставить себя в течение такого срока верить, что ты не как другие, что ты другой и все рассказы о недостойных мужчинах, что крадут девиц из отцовского дома, насилуют и убивают всё, что могут - не про тебя. Король никогда не требовал от своих слуг проявление чести и достоинства по отношению к другим. Обеты не требуют от гвардейцев вести себя достойно с кем-либо, кроме монарха и его семьей. В конце концов, почему Герольд должен быть благородным мужем на молодом жеребце, покуда король - источник чести его слуг, сам не блюдёт никакие кодексы, не даёт никаких клятв и не принимает никаких обетов. Разве наличие табуретки с расплавленным железом делает его благородным? Хайтауэр впервые в жизни испытал чувства, которые испытывают рабы, с чьих руках только что сняли кандалы.
Герольд больше не обронил ни слова - незачем. Достаточно быстро он спустился по ступеням и зашёл в воду. Ванна была полностью наполнена, но недостаточно глубокой, чтобы покрыть мужчину до макушки - вода была ему по пояс. Он схватил девушку так, как схватывает гончая свою добычу. Это могло быть больно, но Герольд уже окончательно ушёл от любых мыслей, что раньше делали его мнимым рыцарем - он просто брал то, что хотел. Этим занимались тысячи до него, будут заниматься и после - даже сейчас куча народу делают то, что хотят, невзирая на законы, обычая или любые другие преграды, и живут они, по мнению матёрого воина, куда лучше. Десять лет в услужении, с кучей правил, обязанностей и ограничений, не могут сравниться с днём полноценной жизни, когда ты волен делать всё, что хочется, пусть даже завтра за это придётся отдать жизнь.
Герольд одной рукой держал девушку за талию, другой он схватил её за горло, но отнюдь не для удушья. Рука медленно сползла с горла, опустилась на вырез рубашки. Схватившись за неё, он одним сильным движением разорвал рубашку и та пошла на дно. Придерживая хрупкое, почти миниатюрное тело Лизы, Хайтауэр сделал несколько шагов и свободной рукой остановил себя и девушку в сантиментах от конца ванны. Вонзившийся кулак отломал кусок керамического угла ванны, по внешней стороне ладони потекла небольшая струя крови. Его губы достаточно быстро впились в шею девушки, благо, обошлось без зубов. Одним за другим, своими поцелуями мужчина дошёл-таки и до губ Лизы, после чего просунул обе руки под бедра девушки и приподнял её так, чтобы она оказалась на пол головы выше него. Развернувшись, Герольд опёрся о разбитый ранее угол ванны. Куски керамики вонзились в его спину, спровоцировав небольшую боль. Чем больнее ему было, тем с большей силой он впивался в девушку. В конце концов, прозвали Хайтауэра Белым Быком отнюдь не за свои размеры - в бою он часто был объят свирепой яростью, позволяющей ему не чувствовать боли, и одновременно черпать из неё новые силы - чем больше ранений он получал, тем сильнее дрался. Видимо, это прозвище вполне переносное, ведь сейчас он был охвачен похожим состоянием.